А вот давайте заглянем в будущее. За огненный рубеж 24 февраля. Заглянули? Что увидели? Март, весна, солнышко, те же рожи.
Уже позади переговоры о формировании правящей коалиции. Уже кого надо и сколько надо сразило акулье обаяние. Уже прожеваны и процежены слова: ради Молдовы, ее будущего, ради народа нашего! Уже сделаны первые заказы в автосалонах и под натиском непривычного скотча отступила бессоница. Уже не стыдно смотреть в глаза соседям, а жене – и подавно: вон поблескивает в ушах, вон желтеет на пальце, вон эротично краснеет под халатиком.
Все, будущее наступило! Вернее – отступило, но это давно без разницы. Зато наступила окончательная стабильность. Терминальная. Прозекторская при палате для умалишенных. Чистенько, но бедненько. Зато с демократией все в порядке: у вас есть выбор – либо жить среди тихопомешанных, либо – добро пожаловать на стол. Ответственные за демократию надсмотрщики во главе с небольшим таким, шустрым, в белом халате с подозрительными пятнами сортируют четко. Этих – сюда на уколы, этих – туда с номерком на ноге. Впрочем, будущее окончилось и для тех, и для других.
Все – динамика, прогресс, хорошие дороги, экономика, социальная сфера, надежды, счастье окончательно перемешаются в телевизоры. По эту сторону экрана остается застой, развал, грязь и ямы, безработица, нищета, безнадега, беда. Мертвечиной тянет из прозекторской, из гробов телевизоров – от всех эти белозубых улыбок, бодрых речей, пафоса и парткомовских анекдотов, прописанных мастерами НЛП, смердит смертью. Огненная черта обернулась канавой с помоями. Здесь уже ничего, ничего не будет. Дрова сгорели, 600 леев к Пасхе получите на Рождество. 200 леев на детей ежемесячно? Вы бы еще про пенсии в 6000 леев вспомнили! Нет, нет, мы уже забыли. Нет, нет, уже не просим. Да, да, и не просили никогда. Мы же все понимаем: тяжело, кризис, газ дорогой, русские идут. Если прикажете, станем с этим криком выбрасываться из окон нашей тихой палаты, только вы уж, пожалуйста, обмойте перед прозекторской, неприлично в лохмотьях и в крови на тот свет. И это, может не в братской могиле? Может в гробик с экраном? Все, все, слишком многого просим. Да и разницы нет: жили в грязи и голоде, также и помрем. Аминь. Кто это, что за толпа, что за непорядок, что за очередь бескрайняя? На выезд? Дети, чемоданы, котомки, кошки. Суета. Самолетов не напасешься. Одни значит – твердо встали на путь евроинтеграции, другие окончательно – евразийской. Наблюдаем удаляющиеся сутулые спины. Улетели бы пять семей, глядишь, не пришлось бы уезжать сотням тысяч. Все, все, молчим, молчим. Нам хорошо здесь: баланда, укольчик, акулья улыбка в телевизоре, мы рады, счастливы, довольны.
Могло ли быть по-другому? А разве по-другому бывает? Разве это от нас зависит? Разве нас спрашивали? Спрашивали? Это когда же? 24? Февраля? Так это же после концерта было. Не помним, не верим, не просим. Уколите! Вот, уже и не боимся.
Михаил Бородин
