Несмотря на то,
что этим голосованием нынешнее парламентское большинство погасило давнюю
задолженность, которая обязывала молдавского законодателя претворить в жизнь
Решение Конституционного суда (КС) от 2013 года о преобладании текста
Декларации о независимости, в котором показано, что официальным языком
Республики Молдова является румынский, над Конституцией, впоследствии принятой
со спорной 13-й статьей о молдавском языке, реакция
коммунистическо-социалистической оппозиции была яростно неодобрительной. Дошло
даже до споров и потасовок в полном разгаре парламентского заседания.
Источник противоречий восходит к 1812
году
Прорвавшиеся наружу эмоции молдавских депутатов отражают существующее в
обществе положение дел с этнокультурной идентичностью румын-молдаван на
территории к Востоку от Прута. Первоисточник разногласий восходит ещё к
Бухарестскому мирному договору 1812 года, по которому часть Княжества Молдовы,
расположенная восточнее Прута, силой оружия была присоединена к империи царской
России. С того момента и началась драма населения Бессарабии, которое в
захватнических интересах российского царизма было отделено от пространства
румынской идентичности в полном процессе утверждения в формуле современной
исторической эпохи. На реке Прут опустили железный занавес, а Бессарабия
превратилась в этнокультурную резервацию, отделенную от румынского мира. Для
оправдания похищения Бессарабии, российскому империализму нужно было
преобразовать бессарабских молдаван, сделать так, чтобы бессарабские молдаване
отличались от румынских молдаван.
Еще более резко эта политика национального обособления населения Восточной
Молдовы от их единокровных родственников за Прутом была усилена во времена
СССР. Советы с особым упорством задействовали создание молдавской идентичности,
противостоявшей румынской идентичности на правом берегу Прута. Для достижения
цели отчуждения идентичности приднестровских румын, а после 1940 года и
бессарабских румын, была предпринята жесточайшая политика угнетения (физическая
ликвидация и/или депортация интеллектуальной элиты или тех, кто публично называл
себя „румынами”) в сочетании с тоталитарными пропагандистскими мерами, которые
все вместе взятые частично привели к отделению „молдавской” идентичности от
базовой этнической идентичности — румынской. Так был достигнут эффект политики
манкуртизации значительной части румынского населения к востоку от Прута,
последствия которой ощущаются и сегодня.
Расчёт Москвы привлечь Румынию через
румынский язык
О спекулятивном характере концепции антирумынского молдовенизма, изобретённой в
пропагандистских лабораториях империалистической Москвы, свидетельствует
временный отказ советской власти от „молдовенизма” в период 1932-1938 годов,
когда в МАССР на левом берегу Днестра проводилась политика латинизации языка
молдаван. В тот период идея распространения коммунизма во всей Румынии стала
приоритетной для империализма советской Москвы, что определило временный отвод
на второй план востребования Бессарабии как бывшей российской территории. Но
как только перспектива установления коммунизма в Румынии межвоенного периода
померкла, Советы с повышенной жестокостью вернулись к насаждению в сознании
людей ценностей антирумынского молдовенизма.
После Второй мировой войны, хотя Румыния стала коммунистическим государством,
Советский Союз продолжал с ещё большей интенсивностью продвигать „нерумынскую”
молдавскую идентичность. Иначе становилось невозможно оправдать с этнической
точки зрения отделение Восточной Молдовы от Родины-матери, Румынии, т. е.
присоединение Бессарабии и Северной Буковины к Советскому Союзу, хотя так
называемая пролетарская солидарность как бы диктовала Москве необходимость
восстановления национального единства румынского братского народа путем уступки
Бессарабии коммунистической Румынии. Но в действительности империалистические
рефлексы советского руководства в Москве в случае с Бессарабией, как, впрочем,
и в большинстве других подобных случаев, безапелляционно обыгрывали все
провозглашенные нормы кодекса поведения коммунистов, в том числе так называемое
межгосударственное социалистическое братство.
Другой поразительной нелепостью, порожденной империалистическим интересом
Москвы к румынскому пространству к востоку от Прута, было официальное
инсинуирование существования так называемого молдавского языка, отличающегося
от румынского. В повседневной практике этот факт приводил к тому, что в
советской Молдавии человеку разрешалось выживать только в том случае, если он
представлялся в общественных отношениях обязательно как антирумын, а основным
доказательством идеологической и политической лояльности было признание и
заявление об осознании различия между так называемым молдавским и румынским
языками.
Шаг вперед и много шагов назад
В советской Молдавии национально-освободительное движение, приведшее к
провозглашению независимости Молдавского государства от восточной империи,
началось и закрепилось в борьбе, связанной с декретированием языка коренного
населения как государственного, который служит объединяющим фактором для
румыноязычного населения Республики Молдова. Однако принятие Закона о
государственном языке не произвело такого же эффекта утверждения исторической
правды и в отношении спорного вопроса об официальном названии языка большинства
населения, поскольку в законе закреплялось название молдавского языка, вопреки
тому, что он был признан идентичным румынскому языку. Эта двусмысленность в
названии языка определила со временем и сложности в правильном определении
национальной идентичности коренного населения. Являясь корнем скрытого
конфликта еще в годы агонии советского господства, позже, когда политические
смятения и действия по ликвидации последствий иностранного владычества
усилились, рассматриваемый вопрос всплыл в молдавском обществе с еще большей очевидностью.
На волне воодушевления, вызванного провозглашением независимости, правящая
элита Республики Молдова, в основном состоявшая из национального элемента
бывшей коммунистической номенклатуры, приняла в отношении Румынии формулу „Два
государства, один народ”. Но уже в 1994 году в Конституции, принятой
аграрно-социалистическим большинством, возродился вульгарно-молдавский тезис о
молдавском языке, самонадеянно считавшимся отличающимся от румынского. Тут же в
молдавском обществе возродились силы русского империалистического реванша,
ставшие яростными пропагандистами „самобытности” молдавского языка, которым
они, за редким исключением, не владеют, но и отличной от румынской молдавской
национальной идентичности. Эти фундаментальные тезисы вульгарного молдовенизма
заняли преимущественное место в официальной пропаганде Москвы, предназначенной
для молдавского информационного пространства, предав тем самым истинную миссию
антирумынского молдовенизма как пропагандиста интересов российского
империализма.
Конституция аграриев перевернула перспективы развития молодого молдавского
государства, в данном случае в углублении национально-освободительного
процесса, который в силу логики исторической правды незыблемо предусматривал
признание единства языка и идентичности румынского народа с обоих берегов
Прута. Возвращение к антирумынскому молдованизму в государственной политике,
продвигаемой властью аграриев, обрекло молдавское общество на состояние
расплывчатой, неясной идентичности без объединяющего ядра внутри и с определенными
перспективами остаться частью пространства геополитического господства бывшего
колониального государства.
Статус беднейшего государства исходит и
от языка
В результате Республика Молдова постоянно пользуется репутацией одного из
беднейших европейских государств с нереализованной территориальной целостностью
и с расплывчатым в плане идентичности обществом. Ситуация не изменилась даже
после того, как Кишинев официально принял европейский курс развития как
коагулирующую идею для населения и страновой проект для плывущего по воле волн
молдавского государства. Более того, количество молдавских граждан, сторонников
евразийской цивилизационной модели, поддерживается на уровне, близком к
половине общества, почти на равных конкурируя со сторонниками европейского
курса развития. Показательно, что евразийская модель является вотчиной
молдавских антирумын, а румынская идентичность в молдавском обществе
определенно и полностью отождествляется с европейской цивилизацией. Отсюда
вытекает, что ориентация на молдавскую идентичность обрекает Республику Молдова
на статус пленницы русского мира и на восстановление колониальной зависимости
от бывшей метрополии. И наоборот, только румынская идентичность Республики
Молдова ведет к освобождению от колониального ига и к безопасному доступу к
европейской цивилизации.
Принятая на прошлой неделе в парламенте инициатива о замене названия
„молдавский язык” на „румынский язык” в национальном законодательстве является
не только „необходимым изменением”, вытекающим из решения Конституционного
суда, но и представляет собой многообещающее начало государственной политики
построения идентичности, политики, которой не хватало на протяжении всего
исторического развития государства Республики Молдова. Отнюдь не случайно, что
эта инициатива подверглась резкой критике со стороны политических партий,
придерживающихся концепции антирумынского молдовенизма под аккомпанемент своих
покровителей из Москвы, напуганных окончательной потерей контроля над
Республикой Молдова. Хорошо продуманная государственная политика идентичности
откроет перед молдавским обществом особые перспективы развития, не в последнюю
очередь в плане национальной эмансипации, что означает единство языка и
идентичности румынского народа по обоим берегам Прута. Только так будет покончено
с помехами со стороны российской идентичности в Республике Молдова, основанной
на продвижении политики антирумынского молдовенизма, а Молдова к востоку от
Прута полностью вернется к своей естественной румынской идентичности,
окончательно преодолев проклятие двухвековой опасности быть насильственно
захваченной империей с Востока.
