Мы, европейцы, убеждены, что наш маленький континент не только до сих пор центр мировой истории, но формирует сегодняшний мир. Мы внушаем остальным ценности, в чьей универсальности даже не сомневаемся. Мы считаем себя великодушными, могущественными и благонравными.
Но период подлинного европейского могущества на самом деле был лишь проходным историческим эпизодом.
Да, европейцы владычествовали в мире с 1815 по 1945 год, а с тех пор и до сегодняшнего дня мы уступаем лишь США. Но это продлилось каких-то два столетия: крошечный отрезок мировой истории. До 1650 года ВВП Индии, а до 1750 года Китая наверняка был больше, чем у любой европейской державы.
Таким образом, Нью-Дели и Пекин в период нашего расцвета и господства считали нас всего лишь выскочками, а нынешнее восстановление экономического равновесия между Азией и Европой, которое продолжается последних два десятилетия, им видится лишь возвратом к давней исторической норме. Выскочкам всего лишь показали, где их место.
Неудивительно, что в 2016 году Барак Обама в интервью The Atlantic предположил, что будущее человечества будут сообща решать Нью-Дели, Пекин и Лос-Анджелес.
В бытность мою послом Франции в Вашингтоне я обратил внимание, с какой смесью безразличия, скуки и пренебрежения к нам относятся наши якобы преемники. Мы для них были дряхлой тетушкой, чьи разглагольствования можно не принимать всерьез.
Для США как потенциал роста, так и основные вызовы находятся в Азии, поэтому для Вашингтона вполне логично развернуться именно к этому континенту. В этом вопросе все как раз однозначно. Россия для США — региональная держава, давнишняя боль, но никак не центр их внимания. Они хотят как можно скорее положить конец конфликту на Украине и разобраться с реальной угрозой: Китаем.
Можем ли мы, европейцы, доказать, что мы по-прежнему значимы и не выродились в периферию для туристов?
Я в этом сомневаюсь, и по весьма конкретной причине. Как француз, давно наблюдающий за своей страной, которая в 1815 году слыла [многолюдным] Китаем среди европейских держав, вижу, как она постепенно теряет свое могущество на фоне демографического спада. Я твердо убежден, что судьбу определяет именно демография.
Исходя из этого, Европа столкивается с поистине беспрецедентной ситуацией. По прогнозам, общая численность населения сократится с 2010 по 2050 год на 5%, однако в трудоспособной возрастной группе от 25 до 64 лет — на целых 17%. Население Венгрии, Прибалтики, Словакии, Болгарии, Португалии, Италии и Греции уже сокращается, а население Германии стабилизировалось перед предсказуемым спадом. Средний возраст европейцев — 42 года (для сравнения: в США — 38) и к тому же ежегодно растет в среднем на 0,2 года.
Что это сулит? Меньший спрос — а, следовательно, и меньший рост. К тому же население станет менее динамичным. Говоря конкретнее, это чревато угрозами так называемой «европейской модели», основанной на непростом компромиссе между государством всеобщего благосостояния и экономической реальностью.
Стареющие избиратели требуют первого за счет второго. В ближайшие десятилетия эта проблема обострится еще больше, учитывая, что европейцев старше 80 лет прибавится более чем вдвое.
Старость сопряжена с постоянно растущими расходами на медицину и личную помощь. Демографический кризис, в свою очередь, еще больше расколет наши общества на людей трудоспособного возраста и пенсионеров — в том смысле, что их уровень жизни окажется для работающего населения недостижимым.
Еще острее будут распри из-за иммиграции. Эксперты предельно ясны в своих оценках: учитывая провал так называемой «наталистской» политики, направленной на повышение рождаемости, иного способа преодолеть демографический спад в Европе, кроме иммиграции, нет.
Было бы эвфемизмом сказать, что в сегодняшней Европе это решение не вызовет энтузиазма. Когда французский министр недавно намекнул, что для того, чтобы справиться с нехваткой кадров в ряде отраслей, нам скорее всего придется принять некое ограниченное число иммигрантов, разразился такой протест, что он тут же «включил заднюю».
Великобритания вышла из ЕС главным образом для того, чтобы остановить иммиграцию — причем даже из европейских стран. А Германия в 2015 году, может, и распахнула границы, приняв более миллиона иммигрантов с Ближнего Востока, но это было сделано в ответ на гуманитарный кризис.
Трудно себе представить, чтобы это повторилось сугубо по экономическим причинам. Возобновить столь необходимый стремительно стареющей стране приток рабочих рук явно будет невозможно, учитывая популярность крайне правой «Альтернативы для Германии».
В этом контексте эмиграция из Европы крайне нежелательна. А ведь мы теряем молодых и высокообразованных, которые устремляются в основном в США, где их ждет больше возможностей, будь то в науке, образовании или коммерции.
Путешествуя по Америке, я повсюду встречал европейских ученых, хирургов, учителей и предпринимателей. Тяжело было не грустить о том, что эти люди, на чье образование наши страны потратили большие деньги, вместо этого обогащают США.
При этом все они приводили одни и те же аргументы: лучше финансирование, больше возможностей, меньше законодательных препон. Увы, в стареющих странах меньше денег, и они питают слабость к правилам и распоряжениям.
Только не говорите, что мой пессимизм — типично французское брюзжание. И не опровергайте меня тем, что, мол, британская и французская демография не так уж и плохи (хотя это и правда).
Всё указывает на более замкнутую Европу. Воистину мы — Старый свет. А будущее человечества определенно будет решаться где-то в другом месте.
Жерар Аро — бывший посол Франции в США
Источник:
telegraph.co.uk
