Гражданская междоусобица обозначила центры силы: в лице большевиков, распространявших из захваченных в октябрьском 1917 года перевороте бывших столиц Петрограда и Москвы беспощадные длани пролетарской диктатуры; белого движения, сформированного в ледовом походе генералами Корниловым, Деникиным и Алексеевым, с самостоятельной веткой восточного направления, объединившего корпуса белочехов, и сформированного при поддержке американцев воинства Верховного Правителя Сибири и Поволжья адмирала Колчака, к двадцатому году уже расстрелянного.
А кроме этого, националистические правительства Украины, Кавказа, Прибалтики и Средней Азии. На Дальнем Востоке — Советская Демократическая Республика, сателлит большевистского правительства Москвы, напирала на режим братьев Меркуловых, обосновавшихся во Владивостоке под защитой казачьих отрядов атамана Семенова и Японского экспедиционного корпуса … Далеко не ясно было то, как и когда вся эта смута закончится. И то, кто в этой беспощадной кровавой свистопляске окажется могильщиком, кто плакальщиком, а кто победителем. Зимой двадцатого года, в декабре месяце, по некогда оживленному железнодорожному пути из Москвы в Екатеринослав, мимо разоренных сел и местечек, делая небольшие остановки на узловых станциях, двигался необычно большой для того времени состав. Резвые спекулянты-мешочники, деклассированные бродяги, дезертиры, бандиты, оборванцы-беспризорники, толкущиеся вблизи импровизированных блошиных рынков возле станций, с удивлением наблюдали явление немалого поезда с мощным крейсерским паровозом, предваряемым блиндированной платформой, набитой вооруженными людьми при одном орудии и четырех пулеметах, и четырьмя штабными вагонами.
Сей необычный состав продолжали двенадцать столыпинских теплушек типа «сорок человек или двенадцать лошадей». По прибытии на главный путь из состава вываливала толпа вооруженных до зубов наглых типов, которые отгоняли за территорию станции всех любопытствующих и лишних. Затем из штабного вагона номер три неспешно на перрон выходил рослый мужчина во френче с орденом Красного Знамени при шашке и маузере в накинутой на могучие плечи роскошной медвежьей бекеше. Выслушав доклад о зачистке станции от контрреволюционных элементов, мужчина благосклонно кивал головой и уходил в здание вокзала к телеграфисту.
Отправив депешу в Москву, он также неторопливо обходил станционное хозяйство, сопровождаемый встревоженными и напуганными смотрителем вокзала, инженером депо и, если случалось, секретарем местной большевистской ячейки. Как правило, все, что требовалось для продолжения движения со[1]става на Екатеринослав, отыскивалось (даже при том жесточайшем дефиците всего и вся) тут же, без проволочек.
Решив все хозяйственные вопросы, мужчина распоряжался, чтобы в зале ожидания были накрыты столы, к которым подавался холодец из конины и забористая картофельная самогонка. После этого в зал приглашались упомянутые выше ответственные лица, некоторые особо наглые типы из третьего и четвертого вагонов и небольшой духовой оркестр. Под вальсы Штрауса и самогонку мужчина вел душевные беседы на темы разрухи, кровавых щупальцев Антанты и перспектив диктатуры пролетариата. Провожал состав, изрядно выпившие станционные восхищенно перешептывались:
— Надо же! Сам Котовский! Победитель Юденича! Орденоносец, с мандатом самого Троцкого на Екатеринаслав отбыл. Знать, сильна власть большевиков, ежели такие орлы ей служат!
На одном из сложных перегонов, когда паровозная команда ушла поднабрать в ближайший лесок дровишек, подгоняемая злым декабрьским ветром состав нагнала дрезина.
— Кто такие? — строго спросил окоченевших от холода пассажиров часовой замыкающей состав теплушки. — Я — военврач, Ольга Шанская. У меня мандат из штаба РККА в бригаду Котовского. А это мои помощники — фельдшер Кацмаи и инфекционист Мечников.
— Эй, там! — заорал часовой сквозь портяночyо-махорочный чад теплушки. — Сообщите в штаб. Тут врач из штаба фронта — баба! А при ней чи — финкцинист, чи — какой другой хрен с бугра!
— Поздравляю, Ольга Петровна! — побледнел инфекционист. — Приехали… Как бы не расстреляли … — Будет вам … — перебил Мечникова фельдшер Кацман, — тут командует Котовский, он не расстреляет, он ценит людей образованных.
Вскоре к дрезине подбежал чернявый малый в перехваченном ремнями полушубке. Под мышкой у него была зажата початая бутыль с мутной жидкостью.
— Кто тут доктор? Вы? — с ходу спросил он. И, не дождавшись ответа, достал из кармана граненый стаканчик. — Сейчас согреетесь, а потом в третий вагон. Григорий Иванович ожидают!
— Кто такой Григорий Иванович? — спросила Ольга Петровна, наблюдая, как ловкий малый наполняет стаканчик мутноватой жидкостью.
— Так то наш командир. Орел! Сами увидите! Пейте! — протянул стаканчик малой.
Ольга Петровна смущенно запнулась.
— Пейте, Ольга Петровна. Пейте! — зашипел Кацман.
Военврач взяла застывшей в варежке рукой гранёнчик. Понесла к губам, зажмурилась и вытянула содержимое с непередаваемо напряженным выражением лица.
— Ого-го-го! — только и смогла выпалить она.
— Крепка самогонка! — засмеялся порученец. — От так и рука Григория Ивановича — крепка!
Он налил еще по стаканчику спутникам Ольги Петровны и передал бутыль двум железнодорожникам на дрезине.
— Это вам, братишки, от Григория Ивановича на обратный путь. Чтоб не померзли пролетарии!
— Вот, спасибо! — всплеснули руками железнодорожные рабочие, нам бы еще стаканчик?
— Свой найдётся, — усмехнулся резвый малый. — Нынче стекло в цене, бьется потому что!
— Ну и ладно! — согласились ребята с дрезины. — Помогай вам Бог и третий интернационал, а мы поехали.
— Давай, пролетарии! — махнул рукой порученец и, обращаясь к медикам, добавил, — А вас в третий вагон. Прошу!
От перелеска, весело переругиваясь, паровозные вместе с комендантским взводом тащили распиленные стволы акаций.
— Скоро поедем! — заметил малой и указал рукой вперед к голове состава. Вдоль теплушек пробежали резво. В вагонах сквозь не до конца сдвинутые створы дверей, видны были огни буржуек. Кое-где, свесив ноги, покуривали бойцы.
— Что же тихо так? Не пьют, что ли? — поинтересовался Кацман.
— Ни Боже мой! — засмеялся порученец. — На походе ни капли! Григорий Иванович в миг голову снесет. — Это он, узнав о вашем прибытии, распорядился поднести. А так, ни Боже мой!
В третьем штабном, некогда роскошном, вагоне коммерческого ресторана, в просторном салоне горели свечи, и был накрыт на скорую руку стол. Штабные карты и прочую подобную утварь отнесли на боковые столики. Было тепло, но ощутимо сквозило через оконные щели. Навстречу поднявшимся в вагон вышёл высокий мужчина в си[1]ней гусарской куртке с орденом в красном банте. Он был широкогруд и обрит наголо. За его спиной угадывались силуэты нескольких фигур в поношенных френчах.
— С прибытием! — громко сказал мужчина и, протягивая каждому из вошедших руку, представился: «Котовский Григорий Иванович — комбриг». — Прошу к столу! — пригласил он всех широким жестом. — Верхнюю одежду лучше не снимать. С-сквозит.
После того как прибывшие закусили не бог весть чем и к столу подали большой самовар, Котовский, внимательно разглядывающий всю тройку медиков, сказал:
— Почаевничаем! Надеюсь, вы понимаете, к-куда прибыли? — задал он всем троим общий вопрос.
Отогревшаяся Ольга Петровна, как старшая по должности, заметила:
-Нам предписано Штабом фронта прибыть для несения медицинской службы в Отдельную кавалерийскую бригаду особого назначения под командованием Котовского. Мы прибыли, а вы до сих пор даже не проверили наших мандатов.
— А вы бдительная, — улыбнулся Котовский, и вся тяжелая строгость встречи растворилась в его белозубой улыбке. — Это хорошо. А проверить, мы проверим. Проверим вас в деле. Предстоят бои за Киев, а там дальше Одесса. Так что не беспокойтесь.
— Если позволите! — подал голос осмелевший Кацман.
— Ну? Что у вас? — поинтересовался Котовский.
— Привет вам велел передать Иосиф, аптекарь из Дубоссар, — подобострастно улыбнулся Кацман.
— Вот тебе на! — обрадовался Котовский. — Иоська! Хороший человек — вылечил меня, помню, от простуды в один день! Как он там, жив ли?
— Когда передавал поклон год назад, был жив, — ответил фельдшер, — а сейчас …
— Н-да, война, штука жестокая … — помрачнел Котовский. — Ну, что ж, давайте знакомиться.
Раздался паровозный гудок. Вагон дернулся, всех сидящих за столом тряхнуло.
— Ну, вот сейчас и поедем! — обрадовался Котовский. — Вас как зовут? — обратился он к Ольге Петровне.
За окнами вагона темными сгустками ветвей и мерзлых стволов проносились перелески. Желтое пятно луны зыбко отражалось в замерзших запрудах. За столом у остывшего самовара сидели Котовский и Ольга Петровна, все остальные ушли спать по своим купе. Разбитной малый[1]порученец, завернувшись в длиннополый тулуп, обняв ручной пуле[1]мет, примостился на груде агитационной литературы в тамбуре. Тускло чадила свечка, по стенам вагона метались лиловые тени. Покачивало.
— Знаете, — сказала военврач, — вот так зимой 1916-го мы ехали в санитарном поезде под Перемышлем. Боже, какая там была бойня! Поезд переполнен, тяжелые умирали один за другим. Утром на станции мы увидели бесконечные колонны пленных: австрийцы, венгры, чехи. Тысячи, тысячи пленных. Казалось, это победа! Все только и говорили: генерал Брусилов (см. прим.) герой, победитель! А потом все … Все рухнуло — и фронт, и страна … Теперь вот едем брать Киев.
— В 16-м меня схватили царские каратели, — отозвался Котовский. — Я ведь, к вашему сведению, бунтовщик, анархист был. Разбойник-экспроприатор. Ну, это долгая история. Вы откуда будете родом, не с юга, не с Новороссии? Ну, тогда вряд ли слышали. Даже приговорили к виселице. Да! Да! А вот генерал Брусилов, кстати, приговор этот от[1]менил и отправил меня на румынский фронт в команду смертников. Командовал нами бравый офицер Дроздовский (см. прим.). Слыхали? Отчаянный был командир, но монархист до мозга костей. Мы с ним в этом сильно расходились … Но ко мне он относился уважительно, даже к «Георгию» представил. Ну а потом революция в Петрограде, большевики, Ленин, Троцкий. Фронта не стало. Я собрал вокруг себя отчаянных фронтовиков[1]бессарабцев и тряхнул-таки Кишинев. К-когда бы не румыны, всей армией тогда навалившиеся, был бы я, дорогой мой военврач, Ольга Петровна, главой небольшой, но очень симпатичной Республики — родной Молдавской Республики, и тогда бы мы, точно не встретились.
— Что ни делается, все к лучшему,- улыбнулась Ольга Петровна.
— Вы так думаете? — Котовский внимательно посмотрел ей в лицо и продолжил, — А Дроздовский меня в 1918-м сильно выручил. У Днестра под Дубоссарами дело было. Есть такой городок — местечко гостеприимное весьма. Да, так вот, у меня, как я вам уже доложил, был отряд небольшой. В отряд этот влился и сброд всякий: матросы, дезертиры, анархисты, та еще публика. Они потом все к Махно ушли. Но своих приднестровских и бессарабских партизан я сберег, они все со мной нынче — отчаянные ребята! Мы сильно румынам досаждали. Сначала румыны нас потрепали под Кишиневом. Потом мы им дали под Дубоссарами. Ну и они подтянули артиллерию, пару полков. А тут Дроздовский со своей офицерской группой из-под Ясс на Дон шел. Я ему и сдался для вида. Он нас для порядка разоружил. И через румын провел на восток. Потом мы с ним поговорили, выпили на посошок. Он звал с собой, но я отказался. Чего ради мне за ту монархию воевать? Я, знаете ли, сам себе монарх! «Смотри, Григорий, не ошибись! — сказал мне тогда Дроздовский, — Россия это империя, а империи без монарха не быть! А все остальное — чушь собачья, выдумки интеллигентов». И он ушел к Корнилову на Дон, а я подался гусарить в Одессу. Много чего было, пока я к большевикам прибился. Теперь вот комбриг, орденоносец.
— Кстати, — Котовский подлил чаю, — как вас такую самостоятельную муж на фронт отпустил?
— Я была замужем. Но он умер. — Ольга Петровна глубоко вздохнула.
Котовский встал, взялся за спинку стула и быстро, почти не заикаясь, заговорил.
— Ольга Петровна, дорогой мой военврач! Тут у нас не бестужевская студия. Я понимаю, Вы врач … Видели уже войну. Но сейчас другое время. Женщине одной, да еще в боевых порядках, нельзя никак. Народ-то какой, дикий, необузданный. Я вам так скажу: вы милая, умная, красивая. Защитить вас смогу только я. Давайте поженимся. Кто знает, надолго ли? Война ведь. Живем одним днем. Да что там, одним часом! А там,как карта ляжет. Слюбимся! А, Ольга Петровна? Бог даст, все будет хорошо. Я вас не обижу, ей-ей! А моим головорезам укорот будет. Вы же видели, что это за публика. Башибузуки!
— Ну, вы вообще, Григорий Иванович! Это же кавалерийская атака просто! — изумилась Ольга Петровна. Она посмотрела внимательно на Котовского и добавила: — Хорошо, я подумаю.
— Отлично! — обрадовался тот. — Но думайте быстро. Я отчаянный. Убьют, и пропадет мое предложение. — Не убьют! До свадьбы точно не убьют! — засмеялась она.
(продолжение следует…)
Автор: Михаил ЛУПАШКО
