В 1933 году в Кишинев приезжает знаменитый поэт, основатель
литературного направления эгофутуризм, Игорь Северянин. Именно в Кишинёве
завершается его годовое турне по Румынии, Югославии и Болгарии. Здесь по
воспоминаниям писателя Семёна Стодульского, 46-летний Северянин влюбился в
певицу кабаре Викторию Шей де Вандт.
Стодульский знакомится с Северяниным во время выступлений
поэта в Бессарабии. Из переписки Северянина и С. И. Стодульского сохранилась
лишь одна открытка, опубликованная в статье Михаила Хазина «Пушкинские мотивы»
(Кодры. Кишинев, 1983. № 3. С. 61). Печатается по тексту журнала.
Семен Ильич Стодульский. Воспоминания о Северянине
“В 1933 году, проездом из Варшавы в Белград, в Кишиневе
остановился Игорь Васильевич Северянин. Он был хорошо принят местной публикой,
широко поддержан журналистами и литераторами. Предполагавшаяся остановка его
здесь на несколько дней продлилась до двух месяцев.
В редакции газеты «Бессарабское слово» Игорь Васильевич
рассказал о поездках, совершенных вместе с женою по городам Европы, где он
читал свои стихи русским эмигрантам.
Поэт рассказал и, по просьбе редакции, описал некоторые имевшие отношение к
нему примечательные эпизоды…
Он выразительно читал стихи, особенно когда бывал в хорошем
настроении, а оно было неустойчивое, менялось из-за пустяков. Достаточно было
увидеть в зале, во время декламации, неприятную физиономию, и настроение сразу
портилось. Поэтому он старался не глядеть на слушателей, взгляд его скользил
над их головами. Игорь Васильевич говорил, что на него хорошо действует запах
вербены, и огорчался, что не находит таких духов.
А мне они попались, и я подарил ему флакончик. Он был очень признателен.
Во время нашего разговора раздался громкий стук в дверь.
Вошел человек в кучерском армяке и подал письмо. Знаменитый борец Заикин,
узнав, что поэт находится в Кишиневе, приглашал его на свою свадьбу.
— Иван Михайлович приказали сейчас же вас привезти! — сказал извозчик.
Северянин ответил, что плохо себя чувствует и не может
приехать. Так и не встретились они в нашем городе.
Несмотря на солидный возраст, 46 лет, Игорь Васильевич
воспылал юношеской любовью к В. И. Шей де Вандт. Ей он посвятил стихотворение,
напечатанное в газете «Бессарабское слово» 5 мая 1933 года.
…Девушка, обладавшая способностями и вкусом к музыке и
поэзии, ценила его и привязалась к нему, Они мечтали о предстоящих поездках по
разным городам. А Фелисса Михайловна лучше знала своего супруга.
— Чем бы дитя ни тешилось… Но это скоро пройдет, — сказала она. И с грустью
добавила: — Я больше всего хочу, чтобы он был счастлив. И если бы знала что
другая даст ему это… — Она вздохнула.
Предсказание ее исполнилось. Любовь быстро выветрилась из сердца влюбленного
поэта.
Мы встречались ежедневно. Часто беседовали о поэзии и
поэтах.
Игорь Васильевич рассказывал о своих поездках, выступлениях и интересных
встречах…
В Кишиневе состоялись три вечера Северянина, 17 и 31 марта и
28 апреля. Первый и последний прошли в зале примарии (городского управления), а
второй — в театре «Экспресс». Успех был полный. Он был вызван не только
известным именем выступавшего автора, нo и его исполнительскими данными.
Для сонного Кишинева того времени имела значение широкая и
громкая реклама устроителей этих вечеров, проведенная под звуки фанфар и
барабанов. Они провозгласили Северянина «королем поэтов», пригласили сказать
вступительное слово известного врача, директора Костюженской больницы Анатолия
Дмитриевича Коцовского. Сделали все, что могли и что посчитали нужным.
Я получил разрешение директора психиатрической больницы на
организацию вечера и там. Это не требовало расходов и обещало большой сбор.
Директор предполагал, что через несколько дней можно будет устроить и второе
выступление поэта.
В этом лечебном учреждении находились не только умалишенные,
но и нервнобольные, работал многолюдный медицинский и обслуживающий персонал.
Здесь нередко бывали концерты.
Это заинтересовало Игоря Васильевича.
— Может быть, сумасшедшие лучше поймут меня, нежели здоровые, — сказал он,
улыбаясь, но с горечью в голосе.
Кто-то шепнул Фелиссе Михайловне (супругe – примеч. rimty),
что осуществление такой затеи может вызвать насмешки. Этого не случилось бы, но
видя, что она затрудняется решить вопрос о выступлении в лечебнице, я не
настаивал.”
Воспоминания поэта Игоря Северянина
Цветущая Бессарабия
(Письмо из Кишинёва)
Пряное, ананасное солнце горячим, почти пахучим и золотистым
ливнем заполняет весь двор отеля и устремляется в распахнутые настежь окна в
нашу комнату. Южная весна покорила город. Еще неделю назад ничего подобного не
были, сыпался снег, дул резкий ветер. Но вот уже четвертый день все круто и
сразу изменилось. Многие ходят уже без пальто. На солнце 16 градусов. Через
две-три недели будет все зелено и душисто.
Здесь происходит все это мгновенно. Я слегка nростудился в
пути, несколько дней не выхожу никуда, берегусь перед завтрашним своим вечером.
С утра до позднего вечера приходят люди. Один сменяет другого. Иногда
набирается в комнате человек пять-шесть. Приходят редакторы местных русских
газет (их в Кишиневе четыре, и все ежедневные!), интервьюеры, молодые (часто
они бывают и пожилыми) поэты. общественные деятели, наконец, просто обыватели.
Все жмут руки, улыбаются, поздравляют с приездом.
Много все-таки добрых и ласковых людей на свете. Не все еще
стали сухими и черствыми. Приносят апельсины, местные сласти, книжки. Армянская
колония дает сегодня бал.
Дня три назад пришли три армянки <и> армянин, весело и
шумно ворвались в номер, обязали со смехом и шутками посетить их празднество. В
первые дни по приезде мы с женой много бродили по городу. Город не из
маленьких: в нем триста тысяч жителей. Он весь разделен на кварталы. Они —
квадраты. Заблудиться нельзя — все ясно сразу. Главная улица асфальтирована.
Встречаются хорошие дома. Но много еще от провинции. Главным образом, это
относится к домам и мостовым.
На улицах много хорошо одетых горожан, в особенности женщин.
Но тут же и голь перекатная. Посетители, развлекающие меня, говорят все почти в
один голос, что здесь чудесно поздней весной и летом. Они наперебой живописуют
радостное очарование цветущей Бессарабии. «Какие у нас арбузы! — восклицают
они, делая ударение — по-южному — на последнем слоге, — иногда два человека
поднимают с трудом. Вот с этот стол встречаются!» — восхищенно захлебываются
они, показывая на изрядных размеров овальный стол, стоящий в нашем номере.
«А персики? Вы любите персики? — спрашивают они, — так у нас
встречаются персики в 1/2 фунта». Из их слов узнаю об изобилии абрикосов,
кизиля, винограда. И все это невероятно дешево. ++. А многие вина и того
дешевле, (А лей очень маленькая ценность: он равен двум эстонским сентам или
меньше 3 латв<ийских> сант <имов>.) Вообще, здесь все крайне
дешево: и продукты, и мануфактура. Но кризис дает себя чувствовать, к
сожалению, и здесь, и каждый лей и здесь играет роль первостепенную. Как только
начну выходить, надо основательнее ознакомиться с городом и его
достопримечательностями: увидеть памятник Пушкину и домик, в котором он жил в
свой бессарабский период.
1933 г. Март.
Воспоминания Игоря Северянина
“Пережив 28 марта 1934 года довольно сильное землетрясение
<в Бухаресте>, дав вечер стихов при безвозмездном, дружеском участии
неоднократно воспетой мною Л. Я. Липковской, жившей в тот год в столице Румынии
со своим молодым мужем-датчанином Свэном, распростившись со всеми своими
многочисленными друзьями, в том числе с Еленой Ивановной Арцыбашевой, вдовой
писателя, и златокудрой красавицей-поэтессой и меценаткой Ольгой
Мими-Вноровской, издавшей мой «Рояль Леандра», я на Страстной неделе вернулся в
патриархальный, не по заслугам проклятый Пушкиным наивно-уютный Кишинев, к
себе на «страду Бритиану», где мы с Ирис занимали прелестный особнячок в
тенистом саду у одной моей радушной и верной почитательницы, на голову выше
меня самого ростом, дородной и картинно-красивой, обладательницы драматического
сопрано громадного, как и вся она, диапазона.
В Кишиневе уже весна была в полном разгаре, и золотое
ананасное солнце заставило всех давным давно позабыть про пальто. Гуляя в
вечерние часы по длинной, — до трех километров, — и широкой Александровской
улице со своей неизменной спутницей, тоже местной поэтессой и кабаретной
певицей, стройной и высокой брюнеткой с синим отливом в волосах,
барышней-полькой, самозабвенно читавшей мне вслух во время наших бесконечных
прогулок свои очень слабые, но и очень нежные стихи, вдохновляемый пламенной
южной весной и близостью грациозной и изящно-жеманной Виктории, я вскоре
окончательно позабыл свою бухарестскую генеральшу и наши прогулки с нею…
И по правде сказать, я был несколько раздосадован, когда
однажды утром раздался звонок, и Ирис, открывшая дверь, сообщила мне, что меня
желает видеть «та дама, ну как ее там… из Бухареста…» Я просил ее зайти к нам,
но она от этого уклонилась и предложила мне пройтись с ней по улице, желая
что-то сказать, ну, конечно же, что-то «нужное и важное». Я взял шляпу, мы
вышли за ограду. И только тут я обратил внимание на одно странное
обстоятельство: шагах в двух-трех за нами следовал какой-то солдат, который,
как я потом припомнил, стоял у нас в саду около крыльца, пока я разговаривал со
своей гостьей.
«Что это значит, — спросил я у нее, — и почему он неотступно
идет за нами?» «Не правда ли, возмутительно? — заметила она. — Но тут, к
сожалению, ничего не поделаешь: мой жених, зная, что я перед Бендерами заеду в
Кишинев и, следовательно, увижусь с Вами, приставил ко мне этого телохранителя
и велел не оставлять меня ни на минуту и всюду следовать за мной самого моего
имения. Вот что делает глупая мужская ревность, — с непритворным вздохом
закончила она. — И еще говорят о женском равноправии, эмансипации женщин!»
«По крайней мере, скажите ему, чтобы он шел на почтительном
от нас отдалении», — посоветовал я, начиная уже раздражаться. Она сказала ему
несколько слов по-румынски. Солдат осклабился и слегка отстал.
«Зайдемте в кафе Замфиреску», — предложил я, думая, что наш
конвой останется у входа и не осмелится компрометировать нас в помещении. Мы
зашли, присели к столику и заказали по большому бокалу вермута. И… можете
представить мое изумление: солдатик вошел вместе с нами и остановился в двух
шагах от нас — «встал на часы»!.. Мне оставалось только предложить и ему вина!
Из элементарной учтивости. Но он, поблагодарив, покачал отрицательно головою.
Публика недоуменно нас разглядывала. Вскоре, к моему большому облегчению,
генеральша заторопилась на автобус, еще раз пригласив меня через день приехать
к ней в гости. «Если Вы не приедете, Вы смертельно меня оскорбите, запомните
это, о, мое божество!» И я… смертельно ее оскорбил — остался, конечно, в
Кишиневе.
…Церковные колокола разудало-мощно и так
взволнованно-благочестиво отзвонили жизнерадостную и полнотонно расцветшую
Пасху. Мы с Викторией, рука об руку, быстро шли по Александровской.
Экспансивная южная толпа, шумливая и смеющаяся, совершала свое праздничное гуляние.”
1934 год
