Несколько дней тому назад, обращаясь к кадетам факультета
правоохранительных органов Национального университета государственной
службы, премьер-министр Венгрии Виктор Орбан сделал заявление, которое
не прошло незамеченным в европейской прессе.
«Мы живем во времена, когда мир потрясен до основания… Нам нужны
сильная страна, сильное правительство, сильная экономика, сильная армия
и, что немаловажно, сильные правоохранительные органы. Впереди нас ждут
времена, когда слабые народы погибнут, а сильные останутся», – сказал
Орбан.
Одновременно в Академии сухопутных войск Румынии в Сибиу заместитель
генерального секретаря НАТО, бывший министр иностранных дел и будущий
кандидат в президенты Румынии Мирча Джеоанэ высказался в том смысле, что
пора попрощаться с оголтелым либерализмом и вернуть государству его
роль в развитии.
«Старый „вашингтонский консенсус” был заменен другим консенсусом, в
котором государство вновь берет на себя явную роль инвестирования в
экономику, добровольного изменения экономической и социальной модели. Мы
должны быть готовы к этому изменению парадигмы. Государство должно
иметь возможности и инструменты для выполнения своих обязанностей. Сила
обновленного государства, роль государства – в экономике, обществе и
национальной безопасности», – сказал Джеоана.
В выступлении Орбана всех особенно впечатлила фраза «слабые народы погибнут, а сильные останутся».
Премьер-министр Венгрии сказал это в контексте реалий своей страны:
война на востоке, волны мигрантов с юга, противостояние с
евробюрократией на западе. Но другие страны могут примерить это на себя:
а наш народ сильный или слабый, сохранится он или исчезнет?
Нас – тех, кто еще никуда не уехал и продолжает жить на территории
бывшей Советской Молдавии, провозгласившей свою независимость в форме
Республики Молдова, – не может не волновать вопрос о том, а сохранится
ли молдавский народ как таковой?
В последние 30 лет молдаване исчезают быстрыми темпами. Если на
момент распада СССР в бывшей МССР проживало 4,3 млн. человек, то
сегодня, по данным Национального бюро статистики, нас осталось 2,6 млн.,
а по неофициальным, но более близким к реальности оценкам зарубежных
экспертов, на территории Молдовы, вместе с Приднестровьем, проживает не
более 2 млн. человек.
Кишиневские политики могут неистово спорить о дизайне ручки на двери
48-й каюты на третьей палубе корабля под названием «Молдова», но при
этом они не в состоянии понять сами и разъяснить окружающим, что это
вообще за корабль, и куда он плывет, если вообще куда-то плывет. А в это
время пассажиры массово покидают судно, считая что оно непригодно для
жизни, что его команда с дерущимися претендентами на роль капитана – это
сборище неадекватных фриков, и что эта лодка вообще может затонуть.
На протяжении истории исчезали многие народы, и вина за это прежде всего лежала на их вождях. Как сказали бы сейчас – на элитах.
Когда в процессе развала СССР Молдова провозгласила свои суверенитет и независимость, ее элиты сразу заявили, что это независимость именно от СССР, но не от Румынии.
Сторонники присоединения Бессарабии к Румынии правы, когда
утверждают, что нет смысла в существовании двух румынских государств.
Как открытые, так и латентные унионисты в этой самой элите не возражают
против такого объединения, но поскольку прямо сейчас оно невозможно,
эти политики вынуждены выступать в амплуа руководителей «как бы
молдавского государства». Но сильно развивать это государство им нельзя,
потому что Румынии нужно не сильное молдавское государство, а слабое
второе румынское, которое должно мечтать только о воссоединении с
первым. Сегодня такой курс проводится в форме европейской интеграции,
независимости от России (СНГ, «Газпрома»), но не от Запада (ЕС, НАТО),
зависимость от которого объявлена полезной и благотворной.
Хотя политики и юристы-конституционалисты любят пафосно заявлять, что
источником суверенитета, то есть собственно сувереном является народ,
сам народ редко когда это осознает. От его имени обычно выступают и
действуют элиты, которые рассматривают народ в качестве объекта своей
деятельности. Насколько народ силен, а государство суверенно, зависит в
первую очередь от элит.
Нашим элитам оказалась не по плечу задача создания сильного, суверенного молдавского государства.
Первой изменила народу интеллигенция. Ее представители стеснялись
даже считать себя молдаванами. Им казалось, что это как-то мелко, низко,
неблагородно. Румын, румынский – так будет круче. Именно интеллигенция
оказалась в авангарде унионистского, то есть антимолдавского, движения.
Вторым классом, который, теоретически, мог бы способствовать
укреплению молдавского государства, была национальная буржуазия. Но
местные капиталисты так и не смогли сплотиться, сформулировать свой
общий интерес и добиться его реализации. Вместо этого каждый отдельно
взятый коммерсант предпочел договариваться сепаратно с любой властью,
прикупая себе ручных прокуроров, судей, нужных чиновников.
Молдавские капиталисты не могут не понимать, что политика
евроинтеграции уже во многом привела, и чем дальше, тем больше будет
приводить к поглощению национальной экономики компрадорским,
транснациональным капиталом, но эти капиталисты все равно предпочитают
не решать вопрос в комплексе, а при любом развитии событий как-нибудь
поиметь свой частный интерес.
Третий класс, который мог бы быть заинтересован в сильном молдавском
государстве – это чиновничество. Но ему тоже, в основной массе,
безразлична судьба этого государства. Если завтра можно будет получать
больше и жить лучше в другом государстве, например, в Великой Румынии,
то почему бы и нет?
Представьте себе организм с атрофированными мышцами (экономика,
бизнес), рахитичным скелетом (чиновничество, госаппарат), помутненным
разумом и поврежденной душой (интеллигенция, образование, культура) –
разве может быть такой организм жизнеспособным?
Врач не может назначить правильное лечение без того, чтобы не
определить диагноз. Орбан делает это очень четко: вот угрозы, вот цель –
сохранение народа, вот пути и способы решения проблемы. Слабые
молдавские элиты не могут посмотреть в корень проблем, которые
обуславливают слабость самого государства. Часто это происходит потому,
что правда, если бы политики ее сказали, опрокинула бы все те иллюзорные
конструкции, на которых они строят свою деятельность.
Два последних примера – протесты фермеров и патентщиков.
Лидеры фермеров требуют от правительства, которое провозгласило своей
целью европейскую интеграцию, помочь аграриям, но при этом сами эти
лидеры в целом тоже поддерживают евроинтеграционный курс правительства.
Однако та оголтелая либерально-демократическая версия евроинтеграции,
которая реализуется в Молдове, не предусматривает развития
отечественного агросектора. Все молдавские аграрии должны умереть, а их
земли должны перейти в собственность транснациональных латифундистов.
Если ты реально за молдавских фермеров, то ты должен выступать за другую
форму евроинтеграции, за нелиберальную, суверенную демократию, как это
делает Орбан. Но для Молдовы другой евроинтеграции у Брюсселя нет.
То же самое с протестующими мелкими торговцами. Вероятно, среди них
есть сторонники действующей власти. Им не нравится, что у них отнимают
патенты, но они не хотят сделать следующий логический шаг – признать,
что ликвидация мелкой, уличной торговли – это требование ЕС, МВФ,
торговых сетей. Не должно быть никаких патентщиков и ларьков – все
должны нести свои деньги в крупные торговые центры, которые, в основном,
принадлежат иностранному капиталу.
Определить, сильное государство или слабое, можно по разным
признакам, даже таким, которые, на первый взгляд, к такой силе прямого
отношения не имеют. Например, наличие национального автобана от одной
границы государства до противоположной – это признак силы. У Венгрии
такой автобан есть, а у некоторых других стран, даже членов ЕС и НАТО,
нет.
А еще Орбан выгнал из Венгрии структуры Джорджа Сороса. Это тоже
признак силы, потому что в слабых государствах обычно происходит
наоборот – структуры Сороса подминают под себя и государственные
учреждения, и так называемый неправительственный сектор.
* * *
В свете сказанного Орбаном подумалось вот еще о чем.
Многие молдавские политики пытаются соотносить себя со Стефаном
Великим – регулярно возлагают цветы к памятнику этому господарю XV века в
центре Кишинева, называют его образцом для подражания в государственной
деятельности. Но если бы они, для начала, хотя бы прочитали житие
нашего святого благоверного господаря, а затем ориентировались бы на
него не только на словах, но и на деле, они вели бы себя совершенно
по-другому.
Полувековое правление Стефана Великого – непревзойденный образец
того, каким должен быть настоящий государственный деятель, проводящий
политику по укреплению независимого Молдавского государства, – великий
полководец, который отстаивает границы своей страны в многочисленных
сражениях, часто с намного превосходящими силами противника, искусный
дипломат, который добился того, что о Молдове знали, ее уважали, и с ней
считались крупные государства того времени. Стефан Великий оставил
потомкам сильное, единое, эффективное государство, которое еще долго
служило своему народу и пользовалось уважением за рубежом.
Сегодняшние политики любят вывешивать в своих офисах гобелены или
устанавливать бюсты с изображением Стефана Великого. Но то, чем эти
политики реально занимаются – прямо противоположно тому, что делал этот
правитель. Он прежде всего считал себя православным монархом, на первом
месте для него был Бог, свою жизнь Стефан воспринимал как служение
Христу и стране, как тяжкий крест, который он как христианин обязан
нести до смертного одра. Если бы Стефан Великий увидел, чем занимаются
современные «наследники Штефана», он бы как человек крутого нрава кому
голову отрубил, кого повесил, а кого бы и на кол посадил.
Нынешние политики довели Молдову до такого плачевного состояния, что
вопрос «сохранится ли молдавский народ?», вынесенный в заголовок, звучит
совсем не абстрактно.
Дмитрий Чубашенко
