Из окон дома правительства хорошо видны и вагоны, и различные выставленные артефакты. Цель – чтобы каждый мог увидеть те условия, в которых людей везли за тысячи километров. Всплывают истории семей, депортированных в Сибирь, ежедневно проходят показы документальных фильмов о событиях 74-летней давности, когда в ночь с 5 на 6 июля 1949 года из МССР вывезли 11 281 семью.
19 июня 1992 года, спустя 43 года, уже новое поколение жителей Молдовы неслось на вокзал. Люди с детьми и наспех собранными сумками штурмовали такие же вагоны в Тирасполе и ехали в направлении Раздельной, чтобы затем отправиться куда глаза глядят. В то июньское утро по Бендерам стреляла молдавская артиллерия. Составы подавали по нескольку раз в день.
А потом закончилась война, и начались «лихие 90-е». И люди снова шли на вокзал, чтобы на третьих полках, рискуя свалиться, ехать в тесноте и давке в переполненных вагонах в Москву в поисках хоть какой-то работы. За годы своей никому не нужной независимости Республика Молдова потеряла 1,4 миллиона человек.
Ясно, что «хорошим людям» выгодно препарировать историю в духе своего «Краткого курса», не менее идеологизированного, чем сталинский. И в этом их поддерживает, как всегда, германский фонд имени офицера вермахта Ханнса Зайделя. В профинансированных им дебатах принял участие директор национального института изучения тоталитаризма румынской академии наук Флорин Абрахам.
Он менторски сообщил, что сталинизм и тоталитаризм, оказывается, глубоко связаны «с российским обществом, его происхождением», с «радикальными формами царизма» (?). Абрахам считает, что сталинизация — это «абсолютный контроль над идеями посредством цензуры, системы образования», навязывание единой идеологии, «контроль над армией и формами давления, система террора, с помощью которого общество контролируется». Но разве все перечисленное не присуще и тому государству, которое пытаются навязать нам Майя Санду и PAS? Так Санду – сталинистка? И если сталинизм – явление русское, то что такое режим Чаушеску?
Директор музея жертв депортаций и политических репрессий Людмила Кожокару обозначила тренд последних лет: в Бессарабии «уничтожали элиту, свободных людей, ценности», а «сразу после 28 июня 1940 года население Бессарабии в одночасье проснулись с людьми, говорящими на чужом языке». Но разве в Бессараби не говорили на русском двести лет, а на румынском — всего лишь с 1918 по 1944 годы? Таким ли уж чужим был этот язык, если он дал дорогу к образованию лучшим представителям бессарабской аристократии и бизнеса?
«Назначали на должности людей, привезенных с Украины, говорящих с акцентом и на плохом молдавском языке», — скорбит и плачет Кожокару. Так все-таки молдавский язык существует?
Нет, не будет такой выставки в память о пострадавших в приднестровском конфликте, бежавших от нищеты в эмиграцию…
Вот впечатления от экспозиции рядового молдаванина с говорящей фамилией.
«Перформанс на ПВНС — наглядный пример, того, где мы все находимся, — пишет пользователь соцсети Алексей Молдован. — Кто-то молча наблюдает, кто-то смог уйти, а кто-то до сих пор сидит в этих вагонах и ждет, что их привезут в светлое будущее.
Прошлое не изменить. Настоящее угнетает. Будущего нет.
Я потомок депортированных молдаван. Мои родные по отцовской линии прошли через эту темную страницу советской истории. Отец родился в Сибири. Потом всей семьей вернулись в Молдавию. Мы говорим на двух языках, но я учился в русской школе – и мой язык мышления русский. Значит, я оккупант.
Мне пришлось уехать из Молдовы на заработки. Каждый месяц я высылаю домой деньги. Два раза возвращался, чтобы строить бизнес, готовый вложить десятки тысяч евро. И каждый раз натыкался на разность менталитетов. И каждый раз меня пытались обобрать – если не работники, то окологосударственные прикормыши. За 13 лет я вложил в экономику РМ более 300 тысяч евро. И я — оккупант.
Последний мой длительный приезд длился более трех лет. Я привез опыт, проекты и программы улучшения экономики, развития туризма, лесных питомников, программ автоматизации и цифровизации. Участвовал в выборах в парламент. Обошел бесчисленное количество кабинетов. Приложил усилия для изменения некоторых законов и стратегий развития нескольких отраслей. И всегда меня пускали по бессмысленному кругу молдавской бюрократии – из президентуры в парламент, из парламента в министерство, из министерства в ведомство, из ведомства в президентуру. На всех уровнях никому ничего не нужно. Потому что я — оккупант. Хотя я люблю Молдову».
Страной узконатянутых парадоксов назвал Молдован свою родину.
«Самое странное, что именно так называемые «оккупанты» выступают за сохранение государства РМ, молдавского языка, истории Молдовы. За развитие центристской политики, без раскачивания страны то на восток, то на запад. За объединение нации. За развитие свободной экономики, а не закрытие рынков и избирательного отношения к партнерам…
А вот «не оккупанты» готовы на блюдечке с золотой каемкой отдать нашу страну другой стране.
Не «оккупанты» разбазарили все советское наследие – по некоторым оценкам, на 400 миллиардов долларов.
Не оккупанты вводят народ в нищету и жируют на подачки, которые полностью расслабляют деловую активность предпринимателей.
Не оккупанты ненавидят все молдавское – «șampanie nu bem, numai whiskey», используют принцип «разделяй и властвуй». Я часто видел, как не оккупанты стыдятся в другой стране сказать, что они молдаване».
Возмущен политик и бизнесмен Виктор Шелин.
«Столько денег потрачено, чтобы выставить вагоны на площади как напоминание о депортации!
У меня вопросы.
А виселицы, на которых вешали евреев и ромов во время Великой Отечественной войны европейские фашисты, будем выставлять?
А вагоны, на которых уехал один миллион молдаван на заработки?
А триллионы долларов, не обеспеченные ничем, но выпущенные в оборот, что привело Молдову к инфляции, выставим на площади и раздадим людям?
А мышеловки как символ тупорылой пропаганды разврата в общественном сознании, тоже выставим — чтобы люди задумались, в какую пропасть катится Молдова?».
